Sola Scriptura?

Познакомившись со статьей Джона Уайтфорда «Только Писание», я был в долгом раздумье. Меня удивила простота и очевидность тех истин, которые, оказывается, все века со времен Лютера лежали на поверхности. Автору, на мой взгляд, удалось схватить самую суть тех проблем, которые лежат в противоречивом основании протестантизма, этого запутанного конгломерата сект, из которых каждая претендует на то, что именно она и есть «та самая» «Церковь Христова».

Если говорить узко о препятствиях в адекватном понимании Писания, то несомненно важнейшими из них являются, в первую очередь, проблемы авторитетности текста и перевода. Дело в том, что подавляющее большинство протестантов, отрицают церковное предание в качестве одного из источников своей веры. Отрицаются так же и церковные соборы, на которых были приняты постановления, которые по мнению большинства баптистов, адвентистов и иже, внесли «небиблейские» учения и практики в церковь. Причем перечень «небиблейских» учений и практик различен, для одних это могут быть иконопочитание, для других «замена» празднования субботы воскресением, а для третьих учение о Святой Троице.

Но никто при этом не задумывается о происхождении того, что они называют «Словом Божиим», как будто все Писание, включая Ветхий и Новый Заветы, было дано церкви в готовом виде кем-то из апостолов или даже Самим Христом во дни Его телесного пребывания на земле. Однако, если мы поднимем историю, то обнаружим неопровержимые факты, говорящие, что канон Нового Завета формировался в течение длительного времени и завершился аж к 381 году по большей части во дни того самого нелюбимого протестантами Константина Великого, первого православного государя.

Вопрос в том, ГДЕ происходило это формирование канона? Не в той ли самой церкви, которая, по мнению протестантов, «отступила от истины»? И разве не на тех же самых соборах, которые приняли, например, столь нелюбимое ими иконопочитание или поклонение Матери Божией, принимались и перечень, и редакция тех книг, которые протестанты сегодня считают богодухновенным основанием своей веры? Тогда если отвергать иконы и церковное предание, то следует отвергнуть и Библию, по крайней мере Новый Завет, принятый тогда же и теми же церковными иерархами, в то же самое время, на тех же самых соборах.

В целом, Библия, как мы ее знаем, сложилась лишь к началу VIII в. Однако специально беру наиболее раннюю дату, на которую бы можно было сослаться, чтобы не создавать по этому поводу лишних споров, которые бы увели от сути обсуждаемого вопроса, дав таким образом фору моим возможным оппонентам. Если же подойти непредвзято к проблеме, то вырисовывается такая картина, что не только все Священное Писание было скомпилировано в недрах Православия, но и все основные догматы, которым учат в подавляющем большинстве протестантских деноминаций. Иначе им придется ткнуть пальцем в Библию и показать, откуда они взяли такие учения, как Троица или бессмертие души, или рай и ад, концепция которых весьма отлична от талмудических представлений о Шеоле.

Я уж не говорю о таких вещах, как празднование воскресения вместо субботы Господней или Рождества, или «Пасхи» (почему-то не совпадающей с еврейской), и еще много чего, чему нет никаких оснований в самом тексте Священного Писания. Конечно, можно притянут отдельные места «подтверждающие», но «подтверждать» можно лишь то, что уже выработано в качестве концепции. А если оснований для такой выработки изначально нет, так и нечего «подтверждать». Если эти идеи не могли возникнуть на пустом месте, то следует их искать лишь в церковном предании, отрицаемом протестантами. Далее, как я уже сказал в начале, кроме проблемы авторитетности текста возникает проблема перевода.

Еще в конце XVIII в. на Русскую Церковь усилилось давление с целью осуществления перевода Библии на русский язык. Но церковь и Правительствующий Синод, как могли, сопротивлялись этому. Почему? Неужели, как часто говорят протестанты, «церковь хотела скрыть от народа Слово Божие»? Более абсурдного объяснения и представить себе нельзя. Проблема перевода любого священного текста кроется в его… богодухновенности. Если все Писание инспирировано Богом, то и перевод должен, соответственно, осуществляться под специальным водительством Духа Святого. Когда-то для церковно-славянского перевода были употреблены два святых Божиих человека, равноапостольные Кирилл и Мефодий. Вот, почему церковно-славянский перевод является текстом столь же авторитетным, как и греческий оригинал.

А вот русский синодальный перевод такого авторитета не имеет, потому что осуществляли его обычные люди, а не «святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым». Вдумайтесь в то, что говорит Христос: «…Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мат. 5:18). Это значит малейший значок в Торе – изучающие Каббалу это хорошо знают – имеет богодухновенный смысл, хранящий великие тайны для посвященных. Что происходит с этим значком при переводе? Он исчезает («преходит»), а на его месте возникает новый значок, написанный не перстом Божиим, а рукой переводчика, который с Богом не общался и на гору святую не восходил. Можно ли назвать такой перевод «богодухновенным Словом»? Ни в коем случае!

Перевод – это имитация, пригодная лишь для ознакомления с содержанием текста. Эта имитация так же отличается от богодухновенного Слова, как декафиинизированный напиток отличается от настоящего кофе. Это всегда понимала Церковь. Вот, почему русская Библия хоть и «полезна для научения», но отнюдь не богодухновенна. От слышания такого слова происходит не вера, а многочисленные соблазны и ереси. Посему и Церковь продолжает читать на службе не модерновый перевод издательства «Гедеон», а полноценный и в точном смысле слова богодухновенный церковный текст Писания.

Даже обычные стихи перевести не представляется возможности. Вот, возьмем, к примеру, французского поэта Стефана Малларме, широко использующего семантическую насыщенность. В его стихах слово «or» (фр. «золото») означает и две буквы, и слог, и слово. Все три сразу. У Малларме «золотые» слова: d’eclats d’or (сверкание золота), dorure (позолота)… Но он также использует, в качестве несущей смысл аллитерации, «or” как буквы внутри слов: major (увеличение), tresor (драгоценность), dehors (снаружи), fantasmagoriques (фантасмагорический). Даже как в качестве обычного слова, «or” непостоянно. Это существительное (золото), и также прилагательное (золотой) и наречие (сейчас): «une eclipse, or, telle est l’heure” («затмение, сейчас, в это время», досл. «в этот час», но я перевожу «в это время», чтобы избежать тавтологичности высказывания, неизбежной по-русски, таким образом вынужденно искажая содержание).

Для Малларме также важен сам порядок слов. Он часто помещает «or” после “son” (“его» , личное местоимение, но также и существительное «звук»). «Son or” («его золото» и «золотой звук»). Он делает “son” чем-то средним между прелагательным и существительным. Так «le son or” может означать и “золотой звук» и «звук «or»». Как, какими ухищрениями можно воссоздать все это богатство смысловых оттенков на другом языке? Можно лишь заново написать стихотворение. Но это уже не будет Малларме. Это будет Эренбург, Анатокольский, Ваксмахер, кто-угодно. Потому что Малларме не существует на русском. Как нет его ни на английском, ни на турецком, ни на хинди. Малларме существует лишь на французском.

Но самое главное, чтобы воссоздать даже приблизительное подобие текста на чужом языке, талант переводчика должен быть хотя бы частично сопоставим с талантом автора. Вот, почему Данте или Пушкин непереводимы. Если это относится к обычной поэзии, то какой же переводчик может сам по себе переводить текст, который есть «бездна богатства и премудрости ведения Божия»? И как тело без духа мертво, так и библейский текст, пропущенный через ум переводчика, неминуемо теряет качества богодухновенного Писания. Кроме описанных мною проблем, при попытке обоснования христианской веры одной лишь Библией, возникают и другие проблемы, как, например, проблема интерпретации текста или проблема исторического и культурного контекста. Но и описанных мною трудностей вполне достаточно, чтобы убедиться в невозможности построить церковное учение на одном лишь Священном Писании, отказавшись от церковного Предания. Полутысячелетний опыт мирового протестантизма, являющий нам хаотичный образ Вавилона разрозненных сект и учений, хорошее подтверждение этому выводу.