Сначала открылся один глаз. Я увидел что-то белое, яркое и малоприятное. Стало больно где-то в голове, и глаз закрылся. Пока орган зрения приходил в себя, разум пытался само идентифицировать себя. Этой нагрузки хватило ему для того, что бы отключиться. Следующее пробуждение сопровождалось звуками.
Содержание
Пробуждение.
Какой всё-таки слаженный организм подарила природа человеку! Предыдущий опыт визуальной нагрузки включил другие рецепторы. Теперь я мог слышать и смотреть, но из осторожности глаза не открывал, тихо лежал и пытался понять, кто я и что происходит. На данный момент я уже знал, что Я это то, что может слышать, видеть, дышать и думать. Последним это Я сейчас и занялось, с увеличенной интенсивностью. Сначала звуки, похожие на бульканье разделились на два голоса, один приятный высокий с протяжными интонациями и другой, резкий, будто ввинчивающий слова в мозг голос, который к счастью звучал редко. Слова. Я знаю теперь, что из всех окружающих звуков можно выделить слова, несущие смысл. Видимо способность это понимать появилась недавно, вместе с возможностью думать. Думал я, значит с помощью слов, а до их появления в сознании, какими то обломками образов и мыслеформ. Смыслы различных уровней и направлений заполнили сознание, как приливная волна песчаную бухту. Впитываясь в песок, смыслы исчезали, но затем накатывали новой волной, несущей обработанную информацию прежнего опыта вместе с другим содержанием. Так, впервые на песке своего сознания я увидел человеческие следы. Не понятно, откуда, но появившаяся уверенность, что следы не мои, заставила разум усомниться, песок ли он всего лишь или нечто другое. А следов появлялось все больше, и их присутствие без объяснения происхождения вызвало настоящий шторм. Человек, человек, следы человека…
Удушье.
Искать, идти по следу… Тут волна нарыла берег и смыла всё имеющее смысл. Странным образом мой разум перестал отождествлять себя с песком и носился над ним, как дух, в поисках чего-то важного, того, от чего, может быть, зависел весь смысл его бытия. Вот уже цепочка следов убегает от меня, и я вижу, как появляются отпечатки ступней на песке. Скрытые механизмы сознания сложили разбитые паттерны и теперь уже по песку бегут не таинственные следы, а чьи- то чёрные ноги, сверкая белыми пятками. Пятками… Пятка… Пят-пят-пят… Пятница! В одно мгновение я испытал гамму неописуемых ощущений. На уровне осознания и тактильного восприятия мои чувства смешались. Теперь я ощущал своё тело и совершенно чётко знал, что оно принадлежит человеку. Я человек. У меня есть тело. Почему то осознание этого факта напугало меня, сердце учащённо заколотилось и дыхание участилось. Дышать было трудно, что-то чужеродное мешало, хотелось избавиться от этого препятствия для воздуха, во что бы то ни стало. Мучительное удушье заставило тело прийти в движение. Рука, тяжёлая, будто из свинца, медленно двигалась к моему рту, но ни как не могла достигнуть цели, словно попала во временную петлю. Тем временем, звуковой фон окружающего пространства изменился. К ритмичному шипению и писку прибавились голоса. Я распознавал знакомые слова, но сразу забывал их значение, пытаясь уловить смысл новых. Сторонняя сила открыла мой глаз, и я увидел очертание, окружённое ярким светом. Боже, ты …? Но это был тот самый обладатель скрипучего голоса, ввинчивающего в мой разум, как длинные шурупы, фразы, типа «анизокория отсутствует», «гемипарез не выявляется», «очаговая неврологическая симптоматика минимальна», «менингеальные знаки отрицательные», «назначить повторную эхоэнцефалоскопию».
Голос.
Второй, приятный бархатный, голос прошелестел нечто о «благоприятном» и «без осложнений». Не знаю, что напугало меня больше, мнимая смерть или медицинские термины, явно не предвещающие ничего хорошего. Скрипучий голос оттянул по очереди веки моих глаз и ослепив синим лучом, и проскрежетал «хорошо». Я на время потерял возможность наблюдать за происходящим, закрыл глаза и отключился.
Боль.
Дикая режущая боль, после извлечения уретрального катетера, затихала медленно, мешая сосредоточиться на любой другой мысли, кроме желания отлить. Но радовало одно – я целиком ощущал своё тело, от пальцев ног до корней волос, которые мучительно хотелось почесать. Мне даже снилось, как я пытаюсь это сделать, но рука опять зависала в неизвестной реальности. В действительности же шевелить я мог только пальцами, слегка поворачивать голову, открывать и закрывать рот и глотать, что, по мнению бархатного, голоса было большим прогрессом, после извлечения трубок. Кстати, голос этот принадлежал моложавому худощавому человеку с улыбающимися глазами, полными соучастия и сочувствия. Представлялся он Марком Валерьяновичем Манюхиным, моим лечащим врачом. Кстати пафосное, почти торжественное представление медперсонала, вернуло меня к мучавшей всё время мысли, кто собственно я такой. Судя по словам главврача, обладателя скрипучего голоса, принадлежавшего строгой женщине, похожей на английскую аристократку, персоной я был значительной. При одном из моих возвращений из «песчаной бухты» она заявила, что я вышел из глубокой комы, состояние стабильное, и кучу всяких медицинских показателей, говорящих о том, что они молодцы и теперь меня могут навещать посетители не чаще, чем раз в день и то на пятнадцать минут. Говорила она всё это глядя то на меня, то на мужчину брутально- интеллигентного вида, всё время молчавшего. В персонал он не входил, в длинном перечне специалистов и медсестёр имя его не озвучивалось. Вся эта карусель меня сильно утомила. Отчасти потому, что я в ней выступал с позиции пассивного наблюдателя. Говорить мне запретили, пока, да и самому не хотелось. Горло ещё болело и чесалось. Я с нетерпением ждал прихода родственников. У врачей было как-то неудобно спрашивать о том, кто я такой. Конечно, бархатный голос Матюхина уже поведал мне кое-что, когда я только начал приходить в себя, сказал, как меня зовут и почему то сразу просил не волноваться. Естественно, звучание моего имени не произвело никакого впечатления. С таким же успехом я услышал бы любое другое. Подсознание тихо шептало мне, не выдавай свои слабости, молчи и слушай. На правах больного я закрыл глаза и претворился спящим. Консилиум некоторое время обсуждал процедуры моего исцеления. Под мерный рокот медицинских терминов, произносимых в полголоса, я действительно задремал. Или сестра впрыснула в капельницу сонного зелья. Во всяком случае, проснувшись, я ощутил прилив сил, свежее бельё и запах парфюма на выбритом лице. Сквозь чуть приоткрытые веки я осмотрел палату. Сиделки не было. Это радовало возможностью потрогать себя, все те места, из которых раньше торчали трубки. Сил было достаточно, руки перестали быть свинцовыми и первым делом я полез чесать член, к удивлению обнаружив на себе памперс. На месте. Ладно, пойдём дальше. В горле дырка, заживает, заклеена пластырем. Волосы на голове стрижены коротко, шрамов нет. Хорошо. Исследовав тело, я убедился, что повреждений и швов от операций нет. Что же со мной случилось?
Медсестра.
Вдруг в палату влетела сестра с перепуганным лицом. Я и сам признаться вздрогнул от неожиданности.
— Ну что же вы, Виктор Викторович, вам двигаться пока нельзя, — сказала сиделка, успокоившись, — слетел датчик, мне поступил сигнал об остановке сердца. Взяв мою руку в свою, она вернула на мой палец прищепку с проводом и улыбнулась.
— Вот кнопка вызова персонала, — показала она на что-то справа,- мы всегда рядом. — Извините, я не хотел вас напугать,- прохрипел я, впервые нарушив молчание.
— Сейчас будем есть, а потом к вам придут посетители,- улыбнулась она загадочно, предвещая сюрприз. Сестра вышла из палаты, бесшумно сдвинув на стене панель, и сразу вернулась, толкая перед собой тележку с праздничной едой. Обычно кормили меня кашей и фруктовым пюре, сегодня были натуральные фрукты и даже букет цветов. Настроение заметно поднялось. Я с аппетитом ел с рук сестры и шутил с ней, делал комплименты, а потом вдруг спросил: — Вы не знаете, кто сегодня посетит меня?
— Ваша жена и дети,- ответила она сразу, улыбаясь. Так, жена и дети. Я значит добропорядочный семьянин. Что ж, посмотрим.
Новый-старый мир.
Прошёл месяц после моего пришествия в этот мир. Информацию о нём, и соответственно обо мне, скармливали мне маленькими порциями, дабы не шокировать вновь зародившееся сознание. Не представляю, чем меня можно было удивить. Любую информацию я принимал равнодушно. С одинаковым успехом можно было сказать мне, что я Чингисхан или слесарь четвёртого разряда. Жена и дети, похожие на неё, кстати, не произвели на меня особого впечатления. Держание за руку, поцелуи в щёку, уверения, что всё будет хорошо, слегка раздражало. К счастью случалось это раз в неделю. Зато ежедневно со мной проводилась терапия по восстановлению памяти. С Марком Валерьяновичем всегда присутствовал брутальный тип в очках, но постоянно молчал. Мне показывали видео семейной хроники, последних событий в стране, обстановку на политической и экономической арене и в мире. По всему выходило, что я действительно большая шишка, настолько большая, что и представить было нельзя. Правда, было одно маленькое «но». Выходило так, что шишка эта слегка подсдулась, аккурат, в канун последних президентских выборов. Потрясение, вызванное народными волнениями, происками оппозиции и интригами западных спецслужб привело меня в бессознательное состояние, которое врачи объясняли мне психологическим шоком. И так, я проигравший предвыборную гонку кандидат. И, то ли шок был вызван поражением в предвыборной гонке, то ли гонка прекратилась от внезапного недуга, но волновало меня только два момента. То, что я ничего не помню об этом и двойственное чувство — ощущение себя неудачником совмещённое с однозначным пофигизмом. Тревожило ещё кое-что. Предчувствие подкрадывающейся ответственности, уже положившей руки на плечи, готовой запрыгнуть на спину, и крепко вцепиться зубами в холку, щекотало подсознание неприятным холодком. Тревожность столкнула с места какую-то невидимую преграду и воспоминания хлынули мутным, кипящим потоком, на гладкий песок моего некогда анабиозного сознания, размывая следы человека, ставшие уже такими привычными своим загадочным происхождением.
Чёрная пятница.
Вошла сестра и сообщила о приходе посетителей, включила подъёмный механизм кровати и собралась уходить, предварительно спросив, не нуждаюсь ли я в чем-либо.
— Скажите, вы что-нибудь слышали о пятнице? — спросил я с самым серьёзным видом. На симпатичном лице медсестры сменилась целая гамма выражений, от старательно подавляемого удивления, интенсивного поиска ответа, до желания быть максимально полезной и квалифицированной.
— Чёрная пятница. Кажется, выражение это как-то связано с Рождеством в Америке,- сказала она неуверенно. Есть ещё чёрный вторник и чёрный четверг.
— Достаточно,- прервал я, понимая, что потеряю сейчас интуитивное направление в поисках ответа. — Что-то ещё?- спросила сестра, видя не проходящую задумчивость на моем недовольном лице. Но я отпустил её, оставшись наедине с мыслями. Какая то мелочь, какая то пятница, беспокоила, как камень в ботинке, и мешала упорядочить воспоминания. Вполне возможно, это вовсе не мелочь, а важная деталь последних событий. А воспоминаний стало много. Картины из далёкого детства: родители, друзья, школа, институт, первая любовь, свадьба – всё это виделось короткими, но яркими сюжетами. Дальше было сложнее. Какой-то массивный пласт событий заполнял собой значительный промежуток времени. Усилия перевернуть этот пласт более удобной для восприятия стороной прервал стук в дверь (перемена в отношении к моей персоне, ранее актов подобной этики за персоналом не наблюдалось). Вошли трое незнакомых мужчин, с ними был и тот, с брутальной физиономией очкарик, всегда присутствовавший ранее, при собрании персонала и главврач, закрывший за собой дверь. Ещё двое остались у входа, это я заметил.
— Я вас прошу ещё и ещё раз, состояние не стабильное! Никаких потрясений, — обращалась к мужчине добродушного вида и небольшого роста главврач,- будьте максимально умеренны в обсуждениях. — Не беспокойтесь Татьяна Львовна, мы также заинтересованы в здоровье Виктора Викторовича, — ответил ей другой мужчина, высокий, седой и самый старший из присутствующих, деликатно взял её под руку и вывел из палаты.
Семья.
Сказать о том, что меня старались каким- то образом пощадить от жестокой реальности, было бы преувеличением. Но и выражение «меня ошарашило услышанное», не соответствует действительности. Если бы вашу кожу обкололи новокаином, подождали, пока она потеряет всякую чувствительность, раздели вас догола, а уже потом стали поливать ледяной водой, то вы почувствовали бы примерно то же, что и я, после разговора с бывшими министрами и президентом, членами одной команды на политической арене страны. Как и холод, не ощущаемый кожей, прокрался бы к внутренним органам, вынуждая организм дрожать, спасаясь от застоя кровообращения, так и информация, заполнившая моё сознание жестоким потоком реальности, заставила его судорожно содрогаться не сразу, а лишь спустя некоторое время. Ощущение незащищённости, интеллектуальной наготы и неизвестной опасности мобилизовало скрытые волевые резервы. Встав с кровати, уже порядком надоевшей, я стал ходить из угла в угол. И так, в первую очередь, мне предстояло принять решение, послать все к чертям собачьим, уехать за границу на какой-нибудь курорт вместе с семьёй или с товарищами по партии продолжать политические игры.
Жена, при каждой встрече, уговаривала уехать на лечение. «Подумай о семье!», «Ты загонишь себя в гроб или инвалидное кресло!» — вот её аргументы, которые, по словам врачей, имели все основания. Перспектива провести остаток дней в виде овоща на кресле каталке пугала меня не меньше смерти. «Будущее страны, благополучие нации, положение в мировой экономике, ядерная угроза!» — этим давили партийные товарищи, лидером которых и была моя персона. Им, судя по всему, было совершенно всё равно, помню ли я о нашей совместной деятельности или нет. Раз я партийный лидер, лицо коллектива, так сказать, идол демократии, то мозги мне не нужны. Бренд, понимаешь ли, политический. Эх, товарищи, как вы не далеко ушли от своих оппозиционеров! Стоп, это мы теперь оппозиция. Я ведь помню, как раз те времена я хорошо помню. Вот только на них и заканчивается моя память. Ничего, Марк Валерьянович говорит, все вернётся, пусть не сразу, пусть не всё, но вернётся. Ну и что такого, будто я до комы всё при всё помнил. Интересно, была ли у меня любовница? Не помню, хоть убей. Да и жену то не помню. А вот товарищей по партии помню. Только они другие совсем всплывают в памяти, не эти. Хотя, старый этот, кого то напоминает. И здоровый с носом, который, тоже мелькал в коридорах памяти. А коридоры явно не кремлёвские. Смольный? Возможно. Ладно, разберёмся. Жизнь подкинула интересную загадку. Попробую разгадать. В дверь постучали и сразу вошли. Двое в костюмах, с красными значками на лацканах. У «моих» были другие, с флагом страны.
Флаг.
Флаг, надеюсь, ещё не сменился? — Здравствуйте Виктор Викторович, рады видеть вас в полном здравии,- сказал один из вошедших, протягивая руку для рукопожатия.
— Ну-у, не совсем в полном,- поскромничал я. Отвечая рукопожатием, я заметил, что стараюсь сжать посильней мясистую ладонь этого мужчины, телосложением крепкого, не смотря на возраст к шестидесяти. Рука второго, молодого и полного брюнета, с холёным лицом, была нежной и пухлой, приятной на ощупь и уютной своей теплотой. Он внимательно заглядывал мне в глаза, не иначе как хотел понять, помню ли я его или, желая намекнуть, что мы знакомы.
— Нам отчасти известно о вашем, а-амн, недуге, так что давайте, мн- э, шоб не было увсяких там недомолвок… Мы с вами давние, так сказать, амн-э… Ну в общем давайте к делу. — Пожалуйста, присядьте,- я указал рукой на ряд стульев у стены.
— Да, да, благодарю,- сказал, присаживаясь дедок- здоровяк, как сразу же его окрестил я. Брюнет присел рядом с ним, снова посмотрел на меня, с особым выражением, и скосил глаза на дедка, будто на что-то показывая. Я же сидел на краю койки с самым невыразительным лицом, не обращая внимания на мимику молодого.
— Вы конечно простите нас, шо мы так от, взяли и пришли, без всяких там этих. Но нам сообщили, что вы этсамое, ну уже можете, в общем. А дело, знаете ли, срочное, государственной важности дело,- говорил здоровяк, рубя ладонью воздух после каждой фразы. А брюнет, только тяжело вздохнул и стал разглядывать оборудование искусственного жизнеобеспечения, которое на случай всякий было всегда в палате. — Я, как глава государства, как лидер коммунистического движения страны и даже мира, готов со всей ответственностью заявить о полной готовности страны к сопротивлению против капиталистических интервентов,- выпалил дедуля без единой запинки. Президент значит. Ладно, послушаем.
Министр безопасности.
— Замечательно, а что вы хотите от меня? – перебил я его стройную речь с самым безалаберным видом.
— Я ведь на больничном, как бы этсамое,- уже совсем обнаглев, передразнил я главу государства. Чувствовал я, нутром своим ощущал, что-то ему от меня нужно важное, от чего зависит не только он сам, но и вся его братия. Лицо дедули налилось кровью от возмущения и негодования, да что с меня взять? Больной он и в Африке больной. Остыв и выровняв учащённое дыхание, новоявленный президент примиряюще улыбнулся и сказал:
— Правительству необходим министр безопасности. Партия проголосовала, единогласно поддержав вашу кандидатуру.
— Когда вы сможете приступить к выполнению своих обязанностей?- вступил в разговор брюнет, представившись главой КГБ. О как, даже согласия не спрашивают. Знакомые методы. Похоже на угрозу. Так и медперсонал заменят. Тогда все, от меня уже ничего не будет зависеть. Да и меня возможно уже не будет, даже половины, как сейчас. Один укол и здравствуй пятница. Пятница!!! Вспомнил! Это же… это же … Это друг Робинзона, хозяин чёрных ног бегающих по песку. Мнда… Видимо разочарование проступило через маску беспристрастия на моём лице. — У вас будут серьёзные полномочия. Очень, — добавил брюнет, сразу уловив перемену выражения на моём лице. Профессионал. Кто же он, откуда? И опять эти таинственные намёки, в едва уловимой мимике, как знак принадлежности к одному клану, однако почему то хорошо понимаемые мной. Похоже, вариантов мне оставляют не много. Зазвучала мелодия интернационала и президент достал сотовый телефон из бокового кармана пиджака. После кратких «слушаю», «та-а-к» и «чтоо!?», он торопливо вышел из палаты. Как только закрылась дверь, брюнет очень проворно вскочил с места, так что я даже не успел испугаться, наклонился и зашептал в самое ухо: — Потяни и соглашайся. Но не долго. Подумают, что не восстановить… Спишут и тогда всё… А за память не переживай, снимем блок… соглашайся… Наших там много. Нужен ты. Всё пока. Он так же быстро сел на место, сразу начав рассказывать о народных гуляниях и ликованиях на улицах страны. О готовящихся реформах, об опальных некогда олигархах, амнистированных президентом, дабы заткнуть глотку либералам давно обглоданной костью. Говорил спокойно, ровно и выразительно, как профессиональный оратор, будто и не было тех секунд тревожного и горячего шёпота, от которого осталась аура дорогого парфюма. Они ушли, пожелав скорейшего выздоровления, а я лёг и уставился на люстру, причудливой формы, спиралью сползающей с потолка. Кто все эти «наши», где это «там», что «не восстановить», кто подумает и кому я нужен? Любые напряжения сознания выталкивали меня лишь в далёкое прошлое, сопоставить которое с современной действительностью можно было лишь с «поправкой на ветер».
С учётом того, что сейчас к власти пришли коммунисты, и тех воспоминаний, к которым так упорно возвращало меня сознание, выводы напрашивались однозначные:
а) методы решения проблем у них изменились вряд ли;
б) если с моей помощью им не удастся что-то там восстановить, меня ликвидируют;
в) и главное, на «Олимпе» идёт борьба за сферы влияния, в которой мне отведена, не понятная пока, роль. Во всяком случае, согласие на сотрудничество с новой властью, да ещё на таком высоком посту, давало мне возможность ориентироваться по ситуации не рискуя «получить удар», внезапно прерывающий жизнь. Тем более, что согласие это, вернее даже само предложение, выглядело весьма условным. Оставалось расслабиться, продолжать получать информацию о происходящем и пытаться восстановить память. Так бесперспективно представлялось мне ближайшее будущее.
Новый костюм.
Все-таки медперсонал сменили, верней он сменился сам собой, когда меня перевезли в другую клинику, которая больше напоминала санаторий закрытого типа. Посещать меня могли свободно и кто угодно. В основном это были жена и дети. Одно партийцы, наверно теперь уже бывшие, заезжали редко и по одному. Говорили о счетах за границей, о совместных фондах, на что я честно отвечал, что не понимаю о чем речь. После сочувственных гримас и «ну да, всё потом», оставляли корзину с фруктами и больше не приходили. Прошло почти полгода, после событий, перевернувших, по мнению всех моих собеседников, страну с ног на голову. Я пытался получать информацию о той работе, на которую вынужденно согласился, но таинственный брюнет появлялся редко, а при разговоре уходил от прямых вопросов и только уверял меня, что всему своё время. И действительно, я не представлял, что и как я мог делать в правительстве, не имея адекватной оценки происходящему. Все попытки заполнить пробел в воспоминаниях заканчивались нервными срывами и обмороками, после которых мне запрещали пользоваться интернетом и смотреть телевизор, но почему-то не на долго. Однажды после очередного такого срыва я приходил в себя, наслаждаясь одиночеством и действием каких-то чудесных препаратов, сидя на скамейке в беседке, самого укромного местечка приличного по размерам парка, когда за мной пришла медсестра и сообщила о приходе посетителей. Настроение было умиротворённое и жизнелюбивое. Я готов был принять от судьбы все, без содрогания сердца. К моему удивлению, встретил меня брюнет, протягивая пухлую ладонь, он произнёс заветные слова: — Сегодня приступаем к работе. Вы готовы? — Неужели настал этот день, ведь просили не затягивать, а сами,- упрекнул я, пожимая руку.
— Вот, переоденьтесь,- он показал на новый костюм и рубашку с галстуком и туфли,- я подожду вас в кабинете главного врача. Костюм пришёлся в пору, рубашка радовала тело свежей белизной, а настроение было почти праздничное, как 1 сентября. Помещения санатория, со всеми его закоулками и кабинетами я изучил хорошо. Из стационара в кабинет главврача можно было попасть двумя путями. Первым, через центральный холл, для этого нужно было пройти два коридора из стационара, подняться по главной лестнице или на лифте на третий этаж и потом ещё до конца коридора, и вторым, через служебную лестницу, тогда поднявшись пешком на третий этаж, тогда попадаешь прямо в закуток перед вестибюлем с кабинетами руководящего состава медперсонала. Именно этим коротким путём я и поднялся на третий этаж. Прежде чем открыть дверь в вестибюль я прислушался к разговору, хорошо слышимому через дверь. Это были брюнет и главврач, которые обсуждали процедуру психотерапевтического сеанса. Брюнет настаивал, что сложностей возникнуть не должно, справится самостоятельно, а главный уверял, что необходим медицинский контроль, на случай «обстоятельств», на что брюнет ответил, что если уж возникнут «обстоятельства», то никакая медицина ничего не решит. После того, как стихли голоса и шум удаляющихся шагов, я выждал некоторое время и направился в кабинет.
Ноутбук.
Брюнет сидел за столом главврача и что-то делал с ноутбуком.
— Одну минутку Виктор Викторович,- он встал с места, придвинул стул к столу, пересев на него, а мне указал на кресло главного,- присаживайтесь.
— Благодарю, — ответил я, располагаясь в удобном кресле. — Виктор Викторович, прежде чем начать процедуру я должен сообщить вам, что все принятые меры были вызваны необходимой безопасностью с вашего согласия. Вы всё поймёте, как только будет снята блокировка. Процедура проста, и даже забавна, игры компьютерные видели?
— Видел, но не увлекался, в основном дети играли, — ответил я, не понимая, к чему он клонит. Брюнет устроился слева от меня и протянул руку к клавиатуре. Он открыл приложение, и я увидел мчащийся по прямой дороге мотоцикл. Мелькали деревья, строения, все стремительно проносилось мимо, и только разделительная полоса неизменно заползала под переднее колесо байка.
— Положите руку на клавиатуру, расслабьтесь, ни о чём не думайте, просто следуйте инструкции. Действие произойдёт в три этапа, вы увидите сами. А теперь внимание на монитор,- скомандовал он и нажал «enter». Начался обратный отчёт – белые цифры на чёрном фоне. Затем, промелькнуло непонятное изображение, и помчался всё тот же байк. Через некоторое время на виртуальном экране мотоцикла, находящегося на месте спидометра, загорелась красным цветом команда: «введите комбинацию из трёх цифр!». Я нажал 486, первое, что пришло в голову. Дорога с мотоциклом исчезла, и замелькали разные картинки с такой скоростью, что невозможно было разобрать. За тем, на мониторе вновь появилась дорога, только мчался по ней уже автомобиль, который постепенно набирал скорость. Когда скорость стала такой, что разобрать мелькавшее у дороги стало невозможно, и я впал в подобие транса, тогда движение вдруг прекратилось, и автомобиль остановился у терминала автозаправки. На табло загорелась надпись « введите комбинацию из восьми цифр». Ни секунды не тратя на принятие решения, я ввёл 38575691. Изображение исчезло и снова появилось. Теперь я сидел за штурвалом самолёта, который уже оторвался от взлётной полосы и стремительно набирал высоту. Когда линия горизонта осталась вне поля зрения, на панели управления истребителя появилась знакомая надпись «введите комбинацию из тринадцати цифр». И снова, легко и непринуждённо я ввёл 3658908873120, совершенно не заботясь о правильности.
Самолёт.
Самолёт приземлился, теперь я видел его со стороны, это был МИГ-29, и из него вышел пилот в лётном костюме и шлеме на голове. К нему подошли люди в военной форме и сообщили об успешном окончании операции «Робинзон». Я вспомнил всё. Брюнет слева крякнул и захрипел. Удар ребром ладони в горло сломал гортань, и гематома перекрыла трахею. Он пытался вдохнуть воздух носом, сжимая рукой шею, но тщетно. Минута и всё было кончено. Я нащупал под его одеждой оружие, сунул руку под пиджак и достал не штатный ПМ, а компактный хромированный «Mauser HSc» 9 мм, похожий в прочем на «макаров», проверил магазин и сунул себе за пояс. Эстет блин. Хорошая вещь, да и пригодиться. Проверять содержимое бумажника времени не было, я просто переложил его к себе в карман. Телефон, конечно, мог бы понадобиться, но только не его «iPhone», который наверняка на постоянном навигационном контроле. Ноутбук. Само собой все введённые мной пароли были немедленно отправлены. От злости я схватил ноутбук и разломал его на две части. «Скоты, предатели. Да как вы посмели!» Ладно, успокоиться и уходить, пока они не поняли что произошло. Накинув халат доктора, я вышел в коридор и направился к служебной лестнице. Расчистив чердачный проём от разного хлама, я нырнул в темноту. Пробираясь на ощупь к пожарной лестнице, которую я заприметил из парка, я размышлял о дальнейших действиях. Теперь у них есть доступ к секретной базе данных, компромату на всех видных политиков, бизнесменов и общественных деятелей, не только страны, но и всего мира. Суки! К счетам вам не подобраться. Теперь все пережрут друг друга, как пауки в банке.
Новый прикид.
Глаза привыкли к темноте, и я смог разглядеть очертания предметов на пути к проёму, ведущему к железной лестнице на сторону парка. Среди чердачного хлама я обнаружил вполне приличную спецовку электрика, только чуть испачканную краской. В строгом костюме буду бросаться в глаза, подумал я и переоделся. Спецодежда пришлась в пору, даже дорогие туфли, уже прилично запылённые, не привлекали внимание. Маскарад дополнил головной убор, кепка из которой старательно пришлось выбивать пыль. Я выглянул в проем, огляделся и быстро спустился по старой ржавой лестнице на дорожку, идущую вдоль задней стены. Никого. Подняв для вида обрезок трубы, я направился к коллектору, который как раз находился в конце парка рядом с забором. Но главное, там был выход, ворота в высокой кирпичной стене, перелезть которую без специального оборудования было бы невозможно. Рядом с воротами для ассенизаторского транспорта находился КПП, где седел охранник с суровым морщинистым лицом, тёмного цвета, афганского ещё наверно загара. С самым безмятежным видом, закинув трубу на плечо, я зашёл в помещение поста.
— В мастерскую? – спросил охранник, вставая на встречу, — что-то раньше я тебя не вид…
— Прости служивый, — так и не дав ему закончить, прервав вопрос ударом трубы, сочувственно произнёс я и вышел за пределы охраняемой территории.
Чудесная Россия.
Чудесная страна Россия! Сколько живу, не перестаю удивляться. Восприятие российской реальности меняется от места положения. Сколько циничных, скептически настроенных иностранцев, приехав и пожив около года в России, поменяло свои капиталистические мозги на суррогат загадочной русской души, так и не сумев постичь её суть до конца. А русские эмигранты, обречённые на терзания, мечущиеся между тоской по родине и ненавистью к любому из властвующих режимов? Что они несут жителям той страны, откуда вернуться на родину уже не могут? Их дети дружат с аборигенами, учатся в школе, влюбляются и пускают корни, отдавая часть того непостижимого духовного богатства, невидимыми нитями связанного с тем, которое растёт и ширится на великой родине. И нет конца и края этой силе терпения, ширине могущества и непостижимой глупости всего происходящего на просторах земли русской, на которой живёт и умирает простой работяга, спивающийся интеллигент и верховный правитель. Все будут достойны великого блага, лежать в русской земле матушке, под шелестом берёзок, на погосте. Философские рассуждения прервал сигнал скайпа. Коллеги, чёрт бы их побрал. Всё не успокоятся ни как, власть вернуть хотят. Народ баламутят. И ведь получается. Стройные ряды демонстрантов с транспарантами и лозунгами против власти коммунистического режима, теперь портят жизнь правящей элите требуя, требуя, требуя … А ведь прошло каких то пять лет. Не повезло, конечно, с кризисом коммунистам, очередной виток которого сказался и на экономической политике правительства. Проще говоря, вся программа коммунистов пошла коню под хвост. Хорошо ещё часть своих активов я перевёл президенту, на его личный счёт. Мне эти миллиарды без страны ни к чему, а он смог выровнять курс рубля к доллару. Остальное отдал в свою бывшую партию. Пусть борются, в России без борьбы и противостояния начинается «социально-интеллектуальная болезнь», как среди чиновников, так и среди простого народа. Названия ей пока нет, но симптомы хорошо знакомы и чем кончается лечение известно. Возможно, я и вернусь на родину, когда мне уже совсем не выносимо, станет на чужбине. Сейчас не важна политика, я пишу мемуары, издал две книги. Живу в Австрии, довольствуюсь тишиной и спокойствием, свежим воздухом и молоком.
Исчезновение пациента.
Из материалов расследования по факту исчезновения господина Виталаса Путберга, пациента психиатрической клиники города Халль в федеральной земле Тироль. В участок обратился господин Пауль Фон Шниддель, директор клиники «Тихий Замок» с заявлением о загадочном исчезновении пациента, страдающего синдромом Мюнхгаузена. Так, при утреннем обходе стационара, (время 09 часов 12 минут) 4 марта 20200 года палата Виталаса Путберга, 1963 года рождения, уроженца городе Рейна Германии, оказалась пуста. Личные вещи, книги, и личный дневник пациента находились в палате в порядке, обычном для поведения пациента, аккуратно уложенные на свои места. Следов борьбы, приготовления к побегу или других улик, наводящих на след беглеца, не обнаружено. Дневник с записями на русском языке приобщён к материалу расследования.
Комментариев нет