Киево-Могилянская Академия и её наиболее выдающиеся представители

Киево-Могилянская Академия явилась выражением общих стремлений тогдашнего малороссийского и западнорусского общества к просвещению. Она возникла на гребне братского движения в западнорусских землях, увенчав духовные и интеллектуальные запросы западнорусского общества. Её появлению предшествовали несколько объективных процессов в русских землях, находящихся во владении Речи Посполитой.После принятия в 1569 г. Люблинской унии Литва и Польша объединились в одно федеративное государство – Речь Посполитую. На повестку дня встал вопрос о церковной унии, без которой политическое единства новообразованного государства было сомнительно. Сделать церковное единство реальностью, деятели унии, решили через подчинение католичеству и дальнейшее нивелирование православной религии. Этот процесс увенчался Брестской церковной унией в 1596 г. Униатское нововведение пользовалось особенным покровительством короля Сигизмунда 3.

Для достижения этой цели в западнорусских землях развил большую активность орден иезуитов «Общество Иисуса». Для начала его агенты стали обращать в католичество крупнейших феодалов Волыни, Полесья, Холмщины и Галиции. Повсюду утверждалась система иезуитских коллегий для образования православного юношества, в которых им прививалось католическое мировоззрение, и тем самым подготавливалась почва для перехода в юрисдикцию Рима. Через захват в свои руки воспитания юношества, иезуиты овладели, в конце концов, и всемогущей польской аристократией, а потому униатская сторона взяла верх над православною.

Введение церковной унии было началом великого переворота в умственной и общественной жизни южной и западной Руси. Духовная агрессия вызвала ответное движение православного населения, выразившаяся в создании православных братств и системы братских школ, в противовес иезуитским коллегиям.

Эти школы были ориентированы в духовном образовании на греческий и славянский языки в противовес латыни и польскому. Уже из них стали посылать лучших учеников в западные университеты для получения высшего образования.

Но при всём энтузиазме борьбы за Православие эти школы так и не достигли уровня образованности, равноценного западным образцам. «Русские учёные выступали на борьбу со своими врагами с запасом многих сведений по части церковной истории и богословия, но были невеждами во всём, что касалось природы и её законов, хотя, как показывают их сочинения, и чувствовали потребность этого знания. Они повторяли только старые средневековые нелепости. Учёность их, поэтому носила характер крайней односторонности» — (11, стр. 312)

Но в итоге постепенные успехи иезуитов в обращении аристократии сделали невозможной деятельность братств и они, в результате, просуществовали недолго.

«Для борьбы с унией одной жёсткой ортодоксальности было явно недостаточно. Необходимо было считаться с тем, что благодаря включению Западной Руси в состав Речи Посполитой она оказалась ввергнутой в сферу польского культурного влияния, давшего ей не одни только «прохлады и танцы», но и громадный объём переводной литературы по самым различным отраслям знаний…Переводились законодательные установления, воинские руководства, практические руководства по сельскому хозяйству …лечебники и травники, астрологические сочинения…Словом, в 16-17 вв. второе южнославянское влияние на Руси, уводившее в мир византийской аскезы и мистики, сменилось влиянием западнославянским, прежде всего польским, давшим толчок первым шагам «европеизации» восточнославянского общества» — (7, стр. 226)

Мир западной культуры и богословской и светской вламывался в русский мир. С этим надо было что-то делать, как — то начинать владеть этим материалом. В некой навязанной неестественности латинисткой культуры нужно было находить своё место и вырабатывать своё осмысление происходящего. Потребность такого осмысления росла чрезвычайно по мере усиления пропаганды с Запада. Православная аристократия и активная часть общества хотели утвердить свою православность, но также и не отстать от культурного и цивилизационного уровня ближайших европейских народов.

В то время русским аристократам было неудобно чувствовать себя отсталыми и несовременными перед польской шляхтой из-за своей неразвитой национальной культуры. Говорили, что православная вера есть вера «хлопская». Чтобы преодолеть это отставание Пётр Могила предпринял переосмысление латинской культуры для развития собственного направления богословия, науки и культуры.

Как естественный ответ на запросы общества появился деятель, который, будучи сам представителем элиты, нашёл, как казалось, оптимальное решение сложившихся противоречий. Этим человеком стал сын молдавского господаря МОГИЛА Петр Симеонович (1596/97-1647). «Во всяком случае, воспитан он был вполне в западном, т.е. в польском духе… Это убеждённый западник, западник по вкусам и привычкам» — (1, стр. 44)

Удивительно насколько его личность повлияла на суть созданного им учреждения и соответственно на весь строй дальнейшего духовного просвещения в России. Кажется, что его личность вся реализовалась в той форме, которую он сам и создал. Это сущностное соответствие духа Киевской коллегии и личности Могилы могло быть результатом двух причин: с одной стороны это могло говорить о масштабе его личности и поразительном влиянии на современников, с другой о глубоком соответствии его внутреннего облика происходящим духовным процессам. И, скорее всего это последнее и есть настоящая причина. Он был как бы на гребне волны и умел вовремя слиться с происходящим, реализовав себя в этом потоке. Здесь следует указать на обстоятельства жизни рода Могил, который вынужден был покинуть Молдавию и искать приюта в Польше у влиятельных родственников. Возможно, что Пётр, как, например, младшие сыновья феодальных родов в средневековой Европе, увидел для себя в церковной деятельности возможность самореализации на уровне своего господарского статуса.

Проучившись в Европе, он пришёл к выводу, что только латынь даёт доступ к основным источникам современной образованности и духовного знания.

Соответственно греческой образованности он не уделял особого внимания. «Сам Пётр Могила, по духу своего воспитания западник чистой воды, считавший латинскую богословскую науку последним достижением, без которого православие обречено на безнадёжную отсталость, не мог не желать, путём хорошей школы, дойти до безболезненного, свободного примирения, а может быть, и соединения церквей» — (9, стр. 285)

Школьная отсталость огорчала П. Могилу на греческом Востоке. В глазах западника нужно было не заглядываться на греков, а обогнать их на поприще школы и богословских наук. И в действительности, греки после покорения их турками, утратили возможность поддерживать свою богословскую школу на высоком уровне. К тому же большая часть их оказалась на Западе, где приняла участие в европейской научно – богословской жизни. Пётр Могила был практиком и его практическое чутьё указало ему направление, по которому в тот момент следовало развивать богословскую школу.

Его восхождение по иерархической лестнице было скорым вследствие могущества поддерживающих его линию покровителей из польской и малороссийской аристократии. «Могила не был одинок в своих мыслях и затеях. У него было много друзей, — это было новое поколение, прошедшее западную школу, для которого именно Запад, а не восток был своим. И были поводы подозревать, что это западничество есть своеобразное униатство, скрытый романизм» — (1, стр. 45)

Читая об этом человеке, ассоциативно начинаешь сравнивать его с Петром Великим по характеру и способу западничества.

«Есть что-то загадочное и двусмысленное в образе Петра Могилы. Трудно понять, был ли он искренним ревнителем православия или скорее искусным соглашателем…Между тем его историческое влияние было решающим. И с основанием его именем обозначают целую эпоху в истории Западнорусской церкви и культуры..» — (1, стр. 44)

Практически сразу Пётр приступает к осуществлению своей линии по преобразованию церковного просвещения.

В Киеве уже существовало училище на Подоле и там, в отличие от других братских школ, преподавались кроме греческого и славянского языка ещё латинский и польский языки. «Братская школа растворилась во вновь заведённой, новой латино-польской «коллегии», которая и была вскоре перемещена из Лавры в Братский монастырь…» — (1, стр. 44)

«По замыслу Могулы это должна была быть латино-польская школа. И Могила создавал её не только рядом, но и в противовес уже существовавшему братскому и славяно-греческому училищу» — (1, стр. 44)

Тотчас по вступлении своём в сан митрополита Могила преобразовал Киевскую братскую школу в коллегию, основал другую в Виннице, завёл при Киевском братстве монастырь и типографию.

«Можно догадываться, что у Могилы был план раскинуть по всему краю сеть латино-польских школ для православных, создать нечто вроде церковно-учебного ордена, с Киевской коллегией или «академией» во главе» — (1, стр. 45)

Идеалом Могилы был такой русский человек, который, крепко сохраняя и свою веру, и свой язык, в то же время, стоял на одном уровне с поляками и прочими европейцами. К этому идеалу направляются способы обучения и воспитания, предпринятые в Киевской коллегии.

Коллегия находилась под управлением ректора, который был также игуменом Братского монастыря, распоряжался монастырскими и училищными доходами, творил суд и расправу, но в то же время был профессором богословия. Его помощником был префект, один из иеромонахов. Эта должность подобна должности нынешнего инспектора.

Кроме этого была выборная должность суперинтенданта, имевшего непосредственный надзор над поведением воспитанников. Он организовывал из наиболее благонадёжных учеников систему доносительства.

Не все жили непосредственно при коллегии, а только малоимущие, которые находились на содержании Петра Могилы. Эта часть учеников называлась бурсой. Но и те, которые жили на квартирах, состояли под присмотром коллегиального начальства. Телесные наказания считались необходимыми. Расправа производилась в субботу.

«В учебном отношении Киевская коллегия разделялась на две конгрегации: высшую и низшую. Низшая, в свою очередь, подразделялась на шесть классов: фара или аналогия, где обучали одновременно чтению и письму на трёх языках: славянском, латинском и греческом; инфима – класс первоначальных сведений; за нею класс грамматики и класс синтаксимы, в обоих этих классах шло изучение грамматических правил трёх языков – славянского, латинского и греческого, объяснялись и переводились разные сочинения, производились практические упражнения в языках, преподавались катехизис, арифметика, музыка и нотное пение. Далее следовал класс поэзии, где главным образом преподавалась пиитика и писались всевозможные упражнения в стиходействии как русском, так и латинском. За пиитикой следовал класс риторики, где ученики упражнялись в сочинении речей и рассуждений на разные предметы, руководствуясь особенно Квинтиллионом и Цицероном. Высшая конгрегация имела два класса: первый был класс философии, которая преподавалась по Аристотелю, приспособленному к преподаванию в западных латинских руководствах, и разделялась на три части: логику, физику и метафизику; в этом же классе преподавались геометрия и астрономия. Другой, самый высший, был класс богословия; богословие преподавалось, главным образом, по системе Фомы Аквината; в том же классе преподавалась гомилетика, и ученики упражнялись в писании проповедей» — (11, стр. 327-328)

Все предметы, кроме славянской грамматики и катехизиса, преподавались на латыни. Её насаждали повсеместно и в школе и в бытовом общении. Даже наказывали за употребление русской речи. Ставилось целью, чтобы латынь стала для учеников как родной язык и соответственно всё, что на ней написано было бы легко усваиваемо. Беглость в латинском языке и подготовка учеников к защите православной веры посредством слова достигалась в коллегии путём диспутов, классных и публичных. Такие диспуты не ограничивались лишь богословскими предметами, также значительное внимание уделялось предметам философии.

Предпочтение латинскому языку, в глазах Могилы и его единомышленников оправдывалось обстоятельствами времени. Русские жили под польским правлением и должны были реализовывать себя в обществе, где высшим проявлением учёности считалось владение латынью. Латинский язык был необходим в Речи Посполитой не только для диспутов с католиками, нежелавших говорить о высоких предметах на простом языке, но и в судах, сеймах, сеймиках и на всяких общественных сходбищах.

«Защита православия против римско-католической пропаганды, как мы сказали, легла в основу всех целей Петра Могилы при устройстве киевской коллегии» — (10, стр. 96)

Вообще, если говорить о сути системы образования, то предпочтение Могилы к типу западных коллегий объясняется не только его склонностью к западной культуре. Здесь, видимо большую роль сыграл практический склад ума Могилы, который желал, через введение западного типа образования, подготовить деятельных и ловких борцов за православие. И европейская схоластическая школа лучше прочих подходила для этого.

«Главный признак схоластического способа учения, развившегося в Западной Европе в средние века и ещё господствовавшего в 17 веке, состоял в том, что под наукой разумели не столько количество и объём предметов, подлежащих познанию, сколько форму или сумму приёмов, служащих к правильному распределению, соотношению и значению изучаемого. Мало знать, но хорошо уметь пользоваться малым запасом знания – такова была цель образования» — (11, стр. 330)

Несмотря на господство латинского языка в коллегии работали и над развитием русского языка и словесности. Студенты сочиняли проповеди на русском и как следствие – священники, выходившие из коллегии, могли говорить проповеди народу, чего почти не было в то время. Именно благодаря киевской школе проповедничество становится обычным явлением сначала в Малороссии, а потом и в Московии.

Интересно отметить, что в коллегии особенно развилось стихосложение в различных его формах, что свидетельствует об особой любви к русскому языку. Язык, которым пользовались студенты, был смесью русского, славянского и польского языков и был далёк от народной речи. Но уже после Могилы он стал очищаться от полонизмов, и вырабатывалась новая книжная речь, ставшая основанием литературному русскому.

Практиковались, заимствованные у иезуитов, театральные представления на религиозную тематику, обыкновенно в Рождественский праздник, что послужило зародышем русского театра.

Могилой реформируется не только существующий тип братских школ, но и создаётся совершенно новая высшая богословская школа.

Для развития такой школы требовались выдающиеся учёные и богословы, который Могила стал собирать по всей западной Руси, прежде всего, из среды школ православных братств. Первыми такими учёными были Исайя Козловский, Сильвестр Коссов, Иннокентий Гизель. Многих из них Могила посылал учиться в Европу за свой счёт.

Могила резко латинизировал духовное образование.

«В следующем поколении латинское влияние становится глубже, латинские связи и навыки крепнут. Во времена Могилы Киевская Коллегия ещё не была богословской школой… И действительно, до самого почти конца 17 века богословие не преподавалось, как особая дисциплина, — отдельные богословские темы входили и захватывались в курсах философии…Но и весь план общего образования был снят с иезуитского образца, и учебники были приняты те же, начиная Альваром и кончая Аристотелем и Аквинатом. Весь распорядок школьной жизни, все приёмы и средства преподавания были те же, что и в Коллегиях или Академиях иностранных. Язык преподавания был латинский, и всего хуже было поставлено преподавание греческого… Таким образом усваивались и перенимались не только отдельные схоластические мнения или взгляды, но самая психология и душевный строй» — (1, стр. 51-52)

Практически все сотрудники Петра Могилы были выпускниками иезуитских коллегий с характерно прокатолическими взглядами, как впрочем, и сам Могила. В преподавании они толковали всю догматику почти ничем, не разнясь с католичеством. Но в то же время ими ощущалась потребность адекватного переложения основ веры в соответствии с Православием. Ввиду греческой отсталости в богословской науке была предпринята попытка — создать катехизическое изложение православных догматов с резким отмежеванием от протестантизма, но с явно католической окраской всех подробностей. Так появилась книга «Православное исповедание» которую в 18 веке назвали «символической книгой». Главным составителем её явился первый ректор Киевской Академии Исайя Козловский в контакте с П. Могилой, который собрал в 1640 году в Киеве собор для рассмотрения и принятия этого вероизложения. Там «исповедание» вызвало немало нареканий из-за присутствия явных католических элементов. Но митр. Пётр горячо защищал своё детище, и сочинение было послано в Яссы в 1642 г. на общевосточное совещание. В Яссах вероизложение было подвергнуто критике греческого богослова Мелетия Сирига, который внёс туда существенные правки и в таком виде отправил в Киев. Но Могила не хотел печатать «Православное исповедание» в таком виде, что показывает, насколько важно ему было сохранить латинский характер «символической книги». И в обход этих споров Пётр Могила написал другую книгу для практического использования в школах «собрание короткой науки об артикулах веры» известную ещё и как «Малый катехизис», напечатанный, кстати, в Москве в 1649 г.

Этот катехизис Могила опять таки составил по католическим источникам и главным образом с сочинения Петра Канизия.

Пётр Могила написал также сочинение под названием «Лифос» в ответ на критическое польское сочинение Кассиана Саковича. Оно вышло в 1644 г. под псевдонимом Евсевия Пимена на польском языке. Целью этого сочинения было показать полякам несостоятельность обвинений их духовных лиц на православных служителей. Говорится также о главных догматических отличиях с католическим вероучением.

В Русской православной церкви была ощутительная потребность в правилах, которыми должны были руководствоваться священники при исполнении своих треб и обрядов, и в особенности исповеди. При долговременном невежестве вкрались большие беспорядки. Священники отправляли требы, как попало, мало заботились об удержании своих прихожан в правилах благочестия, и это давало свободу всякого рода языческим суевериям.

«Пётр Могила обратил внимание на то, что в церковных богослужебных книгах, бывших в употреблении в южной и западной Руси, вкрались неправильности и разноречия. Они были тем неуместнее, что противники православия указывали на это обстоятельство, как на слабую сторону, и утверждали, что в православном богослужении нет единообразия… Могила постановил, чтобы впредь богослужебные книги не выходили в печать без пересмотра и без сличения с греческими подлинниками и без его благословения; он сам трудился над их пересмотром» — (11, стр. 320)

В 1629 г. Могила издал свой «Служебник», одобренный на киевском соборе митрополитом Иовом Борецким и южнорусскими епископами. Этот служебник, кроме необходимых правок, имел ещё догматическое и обрядовое объяснение литургии, написанное учеником Петра Могилы, Тарасием Земкою.

В 1639 г. вышло переиздание этого служебника со значительными добавлениями ектений и молитв на всякую потребу.

В 1646 г. П. Могила закончил и напечатал свой «Эвхологион» или Требник.

Это был не просто требник для приходского употребления, а сборник пересмотренных и принятых чинопоследований, дополненный новыми чинами и молитвами совершенно открыто взятый из Rituale папы Павла 5. Этот сборник был издан в 1637 г. в Риме в переводе на хорватский язык. Т.е. по сути дела и в богослужебной жизни Могила стремился проводить прямые заимствования с Запада. Это делалось, видимо с той целью, чтобы и в практической богослужебной жизни сблизить православных с католиками. Кроме того, в Требнике Могилы имелись довольно пространные толкования таинств в латинском духе. Например, обозначался момент преложения Св. Даров, при произнесении установительных слов, в чин покаяния вносится латинская формула «я прощаю и разрешаю».

«Действительно, догматических возражений против Рима у Могилы не было. Он лично был уже как бы в догматическом единомыслии с Римом. Потому так легко и свободно он и обращался с латинскими книгами. То, что он находил в них, он и принимал за православие, как древнее предание. Для него стоял только вопрос юрисдикции» — (1, стр. 45)

Занимаясь научной деятельностью и утверждением своей новой коллегии, Могила не оставлял заботы об образовании духовенства и пока нарождалось новое поколение пастырей, следил, чтобы среди рукополагаемых не было круглых невежд. Для этого постановил, чтобы ожидающие посвящения в сан некоторое время оставались в Киеве и учились у сведущих лиц. Такая подготовка могла продолжаться и до года. Сам Могила экзаменовал их и содержал всё это время за свой счёт. Для ликвидации духа религиозной войны нужно было заниматься глубоким перевоспитанием духовенства, прежде всего со стороны характера и уровня духовного образования.

Развитие богословской школы в Киеве оказало решающее воздействие на характер духовного образования в Московии. Через своих воспитанников Могилянская Академия передала в Великороссию метод и самый дух своего просвещения.

Сношения Малороссии с Москвой были частые. И уже в 1640 году Пётр Могила уговаривает царя устроить в своей столице монастырь, в котором бы киевские монахи обучали детей боярских греческой и славянской грамоте. Но тогда общее недоверие русского общества к малороссийским книжникам не дало осуществить попасть на московскую почву киевской учёности. Первый шаг в этом направлении был осуществлён боярином Ф.М. Ртищевым по частной инициативе. Он за свой счёт принял и обеспечил просветительскую деятельность нескольких киевских монахов.

Более существенные сношения с киевскими книжниками начались после прибытия в Москву Эпифания Славинецкого. Никон, познакомившись с ним, изменил своё мнение о малороссах и впредь стал опираться на них в деле исправления книг.

Первые труды Славинецкого состояли в переводах святоотеческих сочинений. Ртищев поместил его вместе с братией в новопостроенном Андреевском Преображенском монастыре. Там они занимались, кроме переводов, обучением юношей.

Для обзора выдающихся деятелей Киево-могилянской Академии я разделю их на 4 группы, по характеру и масштабу их деятельности.

Первая группа – это преподаватели и ректоры Академии, как бывшие при самом Могиле, так и после него. Другая – это учёные богословы, главные труды которых положены были уже в Великороссии, третья – это высшие сановники церковные, служившие в Московии и четвёртая – все остальные.

Преподаватели и учёные Академии: Исаия Трофимович, Феодосий Сафонович, Сильвестр Коссов, Иннокентий Гизель, Лазарь Баранович, Иннокентий Галятовский и пр.

Несмотря на то, что мы отмечаем вниманием таких деятелей как Радивиловский, Галятовский и Баранович, следует отметить об их пассивном следовании за схоластической наукой и гомилетикой своего времени. Например, Костомаров даже так отзывался о Лазаре Барановиче: «Вычурность, напыщенность, — при скудости мысли, бедности воображения и отсутствии неподдельного чувства, — составляют отличительные черты проповеди Лазаря. Все они, можно сказать, состоят из трескучих фраз и до чрезвычайности скучны» — (10, стр. 121)

Учёные и богословы, трудившиеся в Великороссии:

Это главным образом Епифаний Славинецкий и Симеон Полоцкий, потрудившиеся в начале создания книжности и просвещения в Москве.

Также я отнесу к этой группе Димитрия Ростовского, потому как его деятельность как просветителя гораздо более значима, чем его деятельность как сановника церкви. Он также как и многие выходцы из Малороссии учился у католиков, и это влияние чувствовалось в нём всегда: от книг в личной библиотеке до источников для составления знаменитых «житий святых».

«И о многих из киевских деятелей конца 17 и начала 18 вв. мы знаем прямо и достоверно, что в годы учения они действительно переходили «в римское послушание»» — (1, стр. 52)

Сановники Церкви: Местоблюститель митрополит Стефан Яворский, митр. Феофан Прокопович и митр. Арсений Мацеевич.

Арх. Стефан Яворский представлял собой тип архиерея приверженного традиционной церковности, но образованного вполне по западному. Его деятельность в качестве иерарха весьма положительна для сохранения духа русской церковности.

Митр. Феофан Прокопович, самый деятельный, ловкий и всегда умеющий подстроиться под обстоятельства времени и характер правителя иерарх. Он более проявил себя с точки зрения политика, чем церковного деятеля. В этом качестве его и ценил Пётр Первый, как нужного политика на церковной кафедре и как человека западно-протестантских взглядов.

Надо сказать, что в богословском отношении Стефан Яворский и Феофан Прокопович представляли из себя противоположности в богословской ориентации. Оба учились у католиков, оба прошли и Могилянскую школу, но Стефан Яворский развился в духе католицизма, а Прокопович в духе протестантизма. И такое их противоположение в публицистической деятельности как бы уравновешивало влияние протестантского и католического влияний на православное богословие того времени.

«Из всего этого достаточно усматривается, что деятельность Феофана Прокоповича была преобразовательная, совершенно противоположная характеру блюстительной деятельности Стефана Яворского. Каждая из них, отдельно взятая, была одностороння и вела к заблуждениям; но они дополнялись взаимно, и их борьбою православие очищалось от всего наносного, чуждого» — (2, стр. 140) «в развитии нашей Церкви, как школы, был момент католического влияния. Это самое объясняет нам возможность влияния протестантского, как противодействия» — (2, стр. 59) «Этими переписками, частыми путешествиями и посещением иностранных училищ наше духовенство принимало участие в современных западных вопросах и знакомилось с богословскими трудами протестантов. Под их влиянием образовалась в нашей Церкви новая школа, имевшая своё значение как необходимое противодействие школе католической» — (2, стр. 65)

Несколько особняком от них стоит митр. Ростовский Арсений Мацеевич. Он, хотя и был образован в Малороссии, относился скорее к архиереям старого типа и за отстаивание прежних привилегий Церкви пострадал, хотя, скорее ошибочная его позиция, не умоляет его исповеднического подвига и личной святости.

Далее упомянем остальных наиболее известных деятелей, имена которых связаны с Киево-могилянской Академией: Григорий Сковорода, Скоропадский Иван Ильич, Березовский Максим Созонтович, САМОЙЛОВИЧ (Сущинский) Данило Самойлович, Григорий Конисский, Антоний Радивиловский.

Среди них особенно следует выделить выдающегося, для своего времени, мыслителя Григория Сковороду. Это был мыслитель совершенно нетипичный среди прочих учившихся в Киевской Академии. Можно сказать, что он был мыслитель скорее ренессансного типа, чем средневекового. Он был по преимуществу философ и этик. Хотя его творчество не изучено полностью, можно выделить основные направления его исканий.

Это глубокий морализм, подтверждаемый образом его жизни и проповедуемый им везде, где только он ни был. От этого он был весьма известен, и уважаем в различных классах малороссийского общества. Во вторых – изыскания в области философии природы, где он приближается к дуализму. И ещё метафизика, клонящаяся к пантеизму.

«Философия Сковороды, бесспорно, была продуктом его личного творчества, но это совсем не отрицает возможности ряда влияний на него» — (8, стр. 90)

Его кажущаяся неортодоксальность была результатом свободного поиска в малоизученных областях философского знания. «Сковорода был твёрд в свободном творчестве, но решительно чужд всякому бунту: наоборот, им владеет убеждение, что он в искании истины остаётся со Христом, ибо «истина Господня, а не бесовская»» — (8, стр. 90)

Также в лице Сковороды мы видим начавшийся процесс секуляризации мысли за пределами Церкви.

Итак, подытожим сказанное о феномене Киево-могилянской Академии.

Главным деятелем её был, несомненно, сам основатель Пётр Могила, проведший такие реформы в русской православной богословской школе, что масштаб их последствий сравним с реформами Петра Первого в государственной жизни.

«Трудно дать чёткую характеристику Петра Могилы. Есть что — то нечёткое в самом его образе и во всех его делах. Он сделал много. При нём западнорусская Церковь выходит из той растерянности и дезорганизации, в которых она страдала со времени Брестского собора. И вместе с тем всё пронизано чуждым, латинским духом…Это была острая романизация Православия, латинская псевдоморфоза Православия. На опустевшем месте строится латинская и латинствующая школа, и латинизации подвергается не только обряд и язык, но и богословие, и мировоззрение, и самая религиозная психология. Латинизируется сама душа народа» — (1, стр. 49) «Неверно винить в этом одного Могилу, процесс начался до него, и сам Могила скорее выражал дух времени, чем прорубал новые пути. Однако именно он сделал больше других для того, чтобы этот «крипто-романизм» укрепился и удержался в жизни Западнорусской Церкви» — (1, стр. 49)

Для объективного суждения о деятельности Могилы нужно иметь в виду следующее.

«В стране, где в продолжение веков господствовала умственная лень, где масса народа пребывала по своим понятиям в первобытном язычестве, где духовные, единственные проводники какого-нибудь умственного света машинально и небрежно исполняли обрядовые формы, не понимая их смысла, не имея понятия о сущности религии, где только слабые зачатки просвещения, брошенные эпохой Острожского, кое-как прозябали, подавляемые неравною борьбой с чужеродным и враждебным строем образования; в стране, где русский язык, русская вера и даже русское происхождение клеймились печатью невежества, грубости и отвержения со стороны господствующего племени, — в этой стране вдруг являются сотни русских юношей с приёмами тогдашней образованности, и они, не краснея, называют себя русскими; с принятыми средствами науки они выступают на защиту своей веры и народности» — (11, стр. 331-332)

Благодаря заимствованию европейской латинской культуры и науки, в Малороссии, а потом и в Москве сделалось возможным создать полноценную систему духовного образования и просвещения, что привело к пробуждению интеллектуальных природных и духовных сил православного мира. И ко второй половине 19-го века мы видим появление феномена русской богословской школы. Семя, брошенное Могилой, дало чрезвычайные, по своим последствиям, всходы не только для Малороссии, но и для всего русского мира. Благодаря Киевской Академии богословская учёность была занесена в Москву и послужила основанием для создания Московской богословской школы. В этом главная заслуга Могилянской Академии.

Список литературы для реферата:

1) Прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия
YMKA – PRESS 1983 г.
2) Ю. Ф. Самарин Избранные произведения, Стефан Яворский и Феофан Прокопович как богословы. «Российская политическая энциклопедия» Москва 1996 г.
3) Е. Поселянин. Очерки из истории русской церковной и духовной жизни в 18 в. «Талан», Москва 1998 г.
4) Большая Энциклопедия, «Кирилл и Мефодий» Москва 2001 г. Версия на 2-х CD.
5) П.И. Малицкий Руководство по истории Русской Церкви, Общество любителей церковной истории, Крутицкое Патриаршее Подворье Москва 2000 г.
6) Полный православно-богословский энциклопедический словарь 2 т., Концерн «Возрождение» 1992 г.
7) А.Ф. Замалеев. Восточнославянские мыслители. Издательство Санкт-Петербургского Университета 1998 г.
8) Прот. В.В. Зеньковский История Русской Философии т. 1, «IMKA PRESS» Париж 1948 г.
9) А.В. Карташов «Очерки по истории русской Церкви» т. 2, «ТЕРРА» Москва 1997 г.
10) Н.И. Костомаров Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей т. 3 «Рипол классик» Москва 2001 г.
11) Н.И. Костомаров Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей т. 2 «Рипол классик» Москва 2001 г.
12) Воробьёв М.Н. Русская история ч. 1 ПСТБИ, Москва 1999 г.

Автор: В.В. Пашков